Кажется, еще вчера ваша дочь вприпрыжку бежала на утренник в розовом платье, а уже сегодня пришла домой со свежим пирсингом в носу. Сын с удовольствием алтарничал в храме, но внезапно покрасил волосы в зеленый и проколол уши.
Такие метаморфозы случаются почти в каждой семье. Стоит ли бить тревогу или отнестись с олимпийским спокойствием к таким переменам? И, главное, а что происходит там — внутри этого ершистого и пугающего внешним видом человечка? Решили разобраться в проблеме и поговорили вначале с психологом, в этом материале тему подхватили родители, сами дети и православные священники.
«Крайних мер не предпринимали…»
Евгения (45 лет, Москва) — многодетная мама. Дети с детства вместе с родителями ходили в храм, учились в православной гимназии, но в подростковом возрасте старший сын (сейчас ему 17) покрасил волосы и надел кольцо в нос. Дочь (15 лет) стала делать яркий макияж.
«Мы с мужем каких-то крайних мер не предпринимали, но время от времени пытались мягко увещевать — говорили, что это некрасиво и даже уродливо, что человек — это образ Божий, — вспоминает Евгения. — Но всё это они знают еще с детских лет, знают заповеди Божии».
Родители заметили, что изменения внешнего вида шли параллельно с удалением от церковной жизни: раньше старшие дети ходили на все службы, а теперь — только на Пасху и Рождество.
«Мы с мужем пришли к Богу уже после тридцати — в силу тяжелейших жизненных обстоятельств, — отмечает Евгения, — но свой опыт личной веры, как сейчас видится, передать детям не смогли. Наш духовник говорит, что они сами должны пройти этот путь. Хотелось бы, чтобы обошлось без каких-то огромных ошибок».
«Перестала ходить в храм и сняла нательный крест…»
У Ольги из Подольска (42 года, пятеро детей) — похожая история. Старшей дочери Екатерине сейчас — восемнадцать.
«Лет в четырнадцать стала слушать Цоя — мы этому не придали значения — кто его не слушал? — рассказывает Ольга. — Потом — «Король и Шут», тяжелый рок. Дочь перестала носить платья, перешла на брюки и всё черное. Лет в шестнадцать стала укорачивать волосы, потом красить в разные цвета. В 14-16 лет ты уже не можешь одеть на ребенка то, что хочешь — он проявляет свою волю. В шестнадцать дошла очередь и до пирсинга: сначала — в ушах, потом брови, губы, а в семнадцать я обнаружила у нее на руке татуировку».
По словам Ольги, изменения внешнего вида шли параллельно переменам в поведении и в отношениях с близкими. Дочь перестала играть с младшими братьями и сестрами, также постепенно перестала ходить в храм и даже сняла нательный крест.
«В 14 лет Катя выпросила у нас с мужем смартфон и, как я сейчас вижу, с этого—то всё и началось, — вспоминает Ольга. — Именно через телефон она нашла себе среду единомышленников по увлечению тяжелым роком и оттуда почерпнула те образы, которые потом приняла. Она буквально «залипала» в телефоне. Мы пытались как-то повлиять: забирали его на время, переставали оплачивать».
До определенного времени тактика работала: уже через неделю «телефонного карантина» дочь, по словам Ольги, возвращалась в «нормальное состояние» — начинала охотнее общаться с братьями-сестрами, увлекалась каким-нибудь невиртуальным творчеством. В 16 лет Катя стала подрабатывать, сама купила себе смартфон, смогла его оплачивать и вышла за пределы родительского цифрового контроля.
«Богу возможно то, что невозможно людям…»
«Оставалось только смириться и принять то, что это — другой человек, — говорит Ольга. — Конфликтовать смысла нет. У Кати сейчас — своя жизнь, у нас — своя, но мы не потеряли контакт, и это внушает надежду. И, конечно, молимся за нее».
По мнению Ольги, дело — не только в телефоне. Были и родительские промахи в воспитании: «Нам с мужем всегда казалось, что воспитание происходит через пример: дети же видят, что мы делаем, чувствуют атмосферу семьи и автоматически должны вырасти такими же, как и мы!»
Впрочем, с другими детьми Ольги, судя по всему, это как раз работает. Следующие за старшей дочерью сыновья (13 и 16 лет) уже сами ходят в храм и не эпатируют родителей внешним видом.
Как считает Ольга, агрессивная внешняя атрибутика, выбранная дочерью — это, своего рода, защита, скорлупа, за которой ее дочь прячется от враждебного, как ей кажется, окружающего мира.
А недавно выяснилось: дочь Ольги всё же иногда заходит в храм, но — втайне от родителей. «Значит, что-то в душе осталось и когда-то, надеюсь, прорастет, — замечает Ольга. — Остается молиться и уповать на Волю Божию. Богу возможно то, что невозможно людям».
Мудрость и молитва
Протоиерей Леонид Царевский, настоятель храма Казанской иконы Божией Матери в Пучково (Новая Москва), с темой подростковых метаморфоз знаком не понаслышке: как по личному опыту, так и в качестве куратора православной гимназии. По его мнению, кардинальные изменения внешнего вида ребенка, как правило, говорят о том, что что-то серьезное произошло и внутри:
«У ребенка в душе образовалась пустота, которую хочется чем-то заполнить. От этого — и одежда, и музыка соответствующие. Пытаться воздействовать на внешний вид в такой ситуации — почти бесполезно, а иногда и вредно. Главное, что можно и нужно делать — быть деликатными, внимательными, показать подростку, что его чувства и решения важны, что ему доверяют. Сохранить контакт. Приведу пример. У одной нашей многодетной прихожанки дочь стала экспериментировать со своим внешним видом, и родители с ней договорились: можешь, что угодно делать со своими волосами, но — никаких пирсингов и татуировок. Объяснили, что волосы в любом случае отрастут, а татуировки — это уже навсегда. Дочка «отыгралась» на волосах: красила в зеленый, в розовый, стриглась по-разному. Потом наигралась и вернулась к своему обычному виду. Родители в данном случае проявили мудрость: девочка почувствовала, что родители ее понимают — вступили в диалог, не отмахнулись».
Очень важна родительская молитва. По признанию отца Леонида, его собственный сын не причащался с 13 до 30 лет. «Молились и дождались. В 13 лет он резко изменился — буквально за один день. Господь устроил — сын стал крестным и через этого крестника вернулся в Церковь, но уже самостоятельно. Христианину надо всегда быть готовым, что дети окажутся в тяжелом духовном состоянии» — замечает отец Леонид.
«Хочется выглядеть круче ровесников…»
Впрочем, и сами дети могут подсказать родителям некоторые «лайфхаки». Так Алиса (13 лет) в беседе с автором текста отметила, что и запреты «имеют место быть», но — конкретные: например, юбка не выше 10 см от колен, нельзя слишком открытую спину и так далее, а в допустимом, по мнению Алисы, лучше дать полную свободу: хочешь — носи черное, серо-бурмалиновое, балахоны. «И здорово, когда мама идет вместе с ребенком в магазин и помогает подобрать то, что ему нравится» — замечает Алиса.
Маша (14 лет) говорит, что для нее одежда — это способ самовыражения: «Хочется выглядеть круче ровесников. Кроме того, мне и моим подругам именно такой стиль нравится. Понимаю, что родителям необычно, когда ребенок начинает самостоятельно подбирать одежду и как бы выходит из-под их власти, но считаю это нормальным. Надо искать компромисс, например, короткую юбку можно, а татуировки и пирсинг нельзя. Одежда — это такая вещь: поносил, а потом выкинул. Это — просто период жизни!»
Но границы, по мнению Маши, всё же необходимы: «Считаю, что полную свободу во всём давать не стоит. Подросток очень зависим от мнения своих сверстников, а они (то есть мы), по определению, еще неразумны. Потом вы это перерастете, а вернуть внешность обратно, если вы уже наделали татуировок и пирсинг, не сможешь».
«Серьгово-мерьговый период»
Родителям стоит помнить, что они и сами некогда были такими же трудными (а, может, даже и — потрудней) подростками. Андрей (46 лет, папа 4 мальчиков) вспоминает:
«Я сам в подростковом возрасте успел побывать сначала гопником (эта среда очень хорошо показана в сериале «Слово пацана»), а потом — неформалом: отрастил длинные волосы, проколол уши — причем не один раз. Помню, когда первый раз проколол уши, нужно было временные серьги вставить, чтобы дырки не заросли. И мне дали женские, с камушками — других не было. Выглядело, конечно, ужасно. В таком виде я заявился домой. А надо сказать, что жили мы в небольшом провинциальном городке в казачьих краях, и мама у меня была весьма суровая. Она меня тут же побила веником — для нее это была катастрофа. Зато отец сказал: «Это — серьгово-мерьговый период, и он пройдет». И действительно прошел. Да, я поносил серьги, длинные волосы и успокоился».
У Андрея сразу три сына-подростка: 15, 17, 18 лет. По его словам, проблем с вызывающим внешним видом (пирсинг, окраска волос или татуировки) пока не было. Зато все три сына — по примеру отца-неформала — отрастили длинные волосы, но — по разным причинам. Кто-то увлекается звездными войнами, и это — часть субкультуры. А старший сын собирается отрастить волосы до пояса и потом… продать.
«Я не возражаю. — говорит Андрей. — Насчет татуировок я бы точно отговаривал — это все-таки навсегда. А пирсинг, крашеные волосы — ну, пусть, если нравится».
Время индивидуальной свободы
Иерей Лаврентий Донбай, клирик храма Преображения Господня (Горно-Алтайск, Республика Алтай), советует подходить к каждому ребенку индивидуально: с кем-то стоит жестче, а кому-то излишнее давление просто сломает психику и будет только хуже.
«Главная характеристика подросткового периода — выход из-под влияния чужой, в данном случае — родительской воли. И с таким человеком надо уже по-другому: уважать его только что зародившуюся, неокрепшую волю, помогать прожить те роли, которые он считает, ему нужно прожить, — в чём-то подыграть ему, принимать причуды этого маленького растущего человек, потому что если он не с тобой их проживет, то будет с кем-то другими это делать. Если запрещаем, для подростка это — сильнейший мотиватор сделать наоборот».
Бывают, по мнению священника, и исключения, ведь каждая семья — свое «царство-государство»: где-то отец и мать настолько авторитетны, что будут услышаны в любом возрасте. Но, как показывает опыт, если продавливать родительскую волю любым путем, рано или поздно это аукнется: когда ребенок выйдет из переходного возраста и окончательно сформируется как личность, он этого не простит.
«Сейчас у нас особая историческая эпоха — время индивидуальной свободы. Как его не критикуй, придется с ним сосуществовать. Большую часть истории человечество жило в условиях, когда над каждым отдельным человеком на протяжении всей его жизни властвовали авторитеты: семья, община, социальная и профессиональная среда, государство. Мы вошли в период господства другой социальной модели, когда индивид становится центром всего. И во многом к этому подвело именно Христианство — с его уважением уникальности личности человека. Но с этой уникальностью, к сожалению, идет и шлейф наших грехов. Может быть, когда-нибудь наступит более «помогающее» родителям время, когда последует стихийная реакция на нынешний излишний индивидуализм и влияние внешних авторитетов, и свобода личности придут к некому балансу, но до этого еще надо, что называется, дожить».
Итак, о чем нам рассказали наши собеседники:
- Поиски своего «я» во внешнем виде — это часть становления самостоятельной человеческой личности.
- Нужно проявлять такт, терпение, призвать на помощь креативный подход и уметь договариваться, предоставлять подростку пространство свободного поиска, но и четко очерчивать «красные линии», которых не должно быть много.
- Изменения во внешнем виде зачастую говорят об изменениях внутреннего состояния ребенка, о попытках заполнить душевную и духовную пустоту. И это — намного важнее внешних проявлений. Когда ребенок пугающе меняется внешне, нередко уже поздно предпринимать радикальные действия.
- Главное: быть любящими и верующими родителями, не отчаиваться, не унывать, молиться о ребенке Богу, уповать на Помощь Божию и уметь ждать. И помнить, что притча о Блудном сыне актуальна во все времена. Тем более что большинство из нас — такие же блудные сыновья и дочери.