13 декабря православный мир отмечает День памяти апостола Андрея Первозванного. А для моряков, чьим покровителем считается апостол Андрей, бывший в юности галилейским рыбаком, это особый праздник. И по сей день русский флот ходит под Андреевским флагом с косым «андреевским» крестом, на котором был распят апостол. Праздник в честь этого флага отмечается двумя днями ранее — 11 декабря.
С Россией и ее историей Андрей Первозванный связан особо. Первым поприщем его апостольского служения по жребию стало побережье Черного моря, которое в те времена называли «Эвксинским Понтом» («Гостеприимным морем»).
По велению Владимира Мономаха в «Повесть временных лет» было внесено повествование об апостольской миссии Андрея Первозванного в России — о путешествии его из Крыма в Рим через Ладогу.
В этот день, неразрывно связанный с Черным морем, Крымом, морской душой, моряками, мы попросили Ларису Ковтун, старшего научного сотрудника Феодосийского литературно-мемориального музея Александра Грина, рассказать нам о главном морском романтике в литературной истории России, о том, как он чувствовал море. А грядущие зимние каникулы позволят детям с головой окунуться в чарующие произведения Александра Грина, упомянутые в этом литературном эссе, а может быть, и вы перечитаете их с ними вместе.
О море написано множество книг.
Но ни у одного из писателей не шумят
и не переливаются на страницах такие праздничные моря, как у Грина.
К.Г. Паустовский
Первое слово, которое пятилетний Саша Гриневский сложил из букв, было «море». И море оказалось настолько притягательным, что с детства он стал мечтать о нем, о морской службе, которая дала бы возможность бывать в разных странах, путешествовать по всему миру. В «Автобиографической повести», вспоминая юность, Грин писал: «Меня интересовали впечатления далеких стран, бурь, битв с пиратами… Слова «Ориноко», «Миссисипи», «Суматра» звучали для меня как музыка». А когда на вятской пристани он увидел двух штурманских учеников в белой матросской форме, с надписями на лентах бескозырок «Очаков» и «Севастополь», то долго «смотрел как зачарованный на гостей из таинственного, прекрасного мира».
Море юноша представлял не как работу, а как «героическую поэзию». Отъезжая из Вятки в Одессу с мечтой стать моряком, вспоминал: «Был я смятен и ликовал. Грезилось мне море, покрытое парусами». Прибыв в Одессу, «торопливо собрался идти — увидеть, наконец, море». «Не ев, не пив», ушел в порт и, «пораженный, остановился: внизу слева и справа гремел полуденный порт. Дым, паруса, корабли, поезда, пароходы, синий рейд — все было там, и всего было сразу не пересмотреть. Я дышал очарованием моря, полного чудес на каждом шагу, но все окружающее подавляло меня силой грандиозной законченности; в ней чувствовал я себя ненужным — чужим».
Да, реальность оказалась намного суровее романтических представлений о морской службе. И хотя Грин совершил несколько морских рейсов, однако моряком не стал. Но навсегда остался пленником моря, сохраняя в душе восторг и трепетное волнение от его вида, не переставая восхищаться морской стихией и разными состояниями моря. Любовь к морю, к людям морской профессии лейтмотивом проходит через все его творчество.
«Кто сказал, что море без берегов — скучное, однообразное зрелище? Это сказал многий, лишенный имени. Нет берегов — правда, но такая правда прекрасна. Горизонт чист, правилен и глубок», — это строчки из романа «Бегущая по волнам».
А вот замечательное, кажется, лучше уже и не скажешь, описание моря в рассказе «Посидели на берегу»: «Оно сейчас синее, да; так и в стихах пишут — «синее», мол «море» и прочее. Но вы подождите, как начнет солнце садиться. Да еще в тихую погоду, когда, знаете, — далекие берега голубыми сливками начнут смазываться, а из-за гор верхний свет воду прояснит до самого горизонта. Вот тут вы и смотрите, да не так, чтобы сразу на все смотреть, — «синее», мол, а во всю эту лазурную чересполосицу вникните, где чем блестит. Вон — где мели — зеленое золото пошло… а там точно молоко с паром, или еще, сюда ближе… голубеет-то, голубеет… но как? Весь там павлиний хвост спрятан, а по нему, извините, это — точно сапфиры с перламутром враздробь».
Стоит внимательно вчитаться в строки рассказа «Пролив Бурь», чтобы понять, какую роль играет море в этом произведении и каким оказалось поведение Аяна, героя этого рассказа:
«Море дымилось, вечерний туман берега рвался в порывах ветра, затягивая Пролив Бурь сизым флером. Волнение усиливалось; отлогие темные валы с ровным, воздушным гулом катились в пространство, белое кружево вспыхивало на их верхушках и гасло в растущей тьме.
Кругом бушевал воздух; немое смятение охватывало пролив; волны метались, подобно темному стаду, гонимому паникой во время пожара. Это был шторм.
Прошло несколько времени, и ветер переменил фронт. Теперь он обрушивался с берега; сильнейшая боковая качка встряхивала суденышко Аяна легче пустого мешка, возилась с ним, клала на левый и правый борт, и тогда какое-нибудь из весел бессильно ударяло по воздуху.
Море пьянело; пароксизм ярости сотрясал пучину, взбешенную долгим спокойствием. Неясные голоса перекликались в воздухе: казалось, природа потеряла рассудок, слепое возмущение ее переходило в припадок рыдания, и вопли сменялись долгим, буйным ревом помешанного. Лодку стремительно несло в сторону.
Валы, катившиеся теперь от берега, отодвигали ее толчками, как нога отбрасывает встречный предмет. Аян превратился в слух, инстинкт стал зрением, борьба шла ощупью. Он подымал весла, как воин подымает оружие, и отражал удар всей силой своих мышц в тот момент, когда тьма грозила уничтожением, — ничего не видя, читая в глухом стремительном водовороте стихий внутренними глазами души.
Он угадывал, предупреждал, наносил удары и отражал их…. Его качало, ударяло о борт, подымало на высоту, рушило вниз, подбрасывало. Соленые, бьющие в лицо брызги, целые лохмотья воды, сорванные штормом, хлестали его по голове и телу, мокрая одежда стесняла движения, шлюпка приобрела легкость испуганного, травимого человека, мечущегося во все стороны…
Море одолевало его. Он мог теперь совсем не сопротивляться, игра шла к концу. Он как будто окаменел, застыл, ошеломленный случившимся. Он мог только ждать, возмущаться, впасть в отчаяние, кричать, безумствовать…
…И вдруг кто-то, может быть, воздух, может быть, сам он сказал неторопливо и ясно: «Стелла». Матрос нагнулся, весло раскачивалось в его руках — теперь он хотел жить, наперекор проливу и рифам,.. весло с треском, с силой отчаяния ударилось в риф, Аян покачнулся, и в то же мгновение вскипающее пеной пространство, отнесло шлюпку в сторону».
Аян выжил, он победил силой своего желания, силой воли, силой любви. Значит, океан испытывал его?!
Это удивительное описание борьбы человека с грозной морской стихией доказывает, как глубоко Грин чувствовал море, воспринимал его как живой организм, чутко понимал его капризы, различные состояния, особенности характера.
А еще для писателя море — это способ проверить человеческие качества. Он любил ставить своих героев в трудные жизненные условия, и то, как они их преодолевали, говорило о том, кто есть кто, кто чего стоит. В этом отношении море помогало писателю выстраивать такие сложные, запутанные ситуации, из которых надо было либо достойно выбраться, либо подчиниться обстоятельствам.
Как разным бывает состояние у человека, так и море бывает разным. Вот несколько примеров из произведений Александра Грина.
- «Океан тонул в зное» («Синий каскад Теллури»).
- «Океан могущественно дремал» («Остров Рено).
- «Море дымилось», «Море пьянело», «Волны метались» («Пролив Бурь»).
- «Разбешенный океан лишал его связности движений» («Смерть Ромелинка»).
- «Движущаяся линия океана внизу блестела фосфорическим светом позолоченных подводным огнем волн» («На склоне холмов»).
- «Волны отсвечивали темным стеклом» («Бегущая по волнам»).
- «Был штиль, морская волна тяжело всплескивала; весла лишь на мгновение колыхали ее поверхность, ленивую, как сытая кошка» («Пролив Бурь»).
Как к морю, так и к людям морской профессии Грин относился с любовью и уважением. Он отдавал предпочтение высоко духовным, благородным, с тонким строем души людям, мужественным, стойким, отважным, тем, кто мог быть одновременно сильным и нежным, воинственным и милосердным.
«Он родился капитаном, хотел быть им и стал им» — это сказано об Артуре Грэе, герое повести «Алые паруса». По оценке писателя, Грэй представлял собой «тип рыцаря причудливых впечатлений, искателя и чудотворца, т. е. человека, взявшего из бесчисленного разнообразия ролей жизни самую опасную и трогательную — роль провидения».
Будучи ребенком, на картине, изображавшей распятие, «он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, т. е. попросту замазал их голубой краской». На вопрос, зачем он испортил картину, маленький Грэй ответил: «Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь».
«На пятнадцатом году жизни, — пишет Грин, — Артур Грэй тайно покинул дом и проник за золотые ворота моря». Это был юноша «с маленькими руками и внешностью переодетой девочки, обладатель изящного саквояжа, тонких, как перчатка, лакированных сапожков и батистового белья с вытканными коронами».
Молча снося насмешки и издевательства, «Грэй шел к цели со стиснутыми зубами и побледневшим лицом». «Понемногу он потерял все, кроме главного — своей странной летящей души; он потерял слабость, став широк костью и крепок мускулами, бледность заменил темным загаром, изысканную беспечность движений отдал за уверенную меткость работающей руки, а в его думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь. Его речь стала краткой и точной…»
«Море и любовь не терпят педантов», — так скажет Грэй, став капитаном и встретив любовь, признается в постижении «одной нехитрой истины»: «Делать так называемые чудеса своими руками».
Но как ни притягательны дальние страны, моря и океаны, тем не менее, заключает Грин, «наша пригородная природа — есть мир серьезный не менее, чем берега Ориноко» («Пахучий кустарник»).
И где бы ни оказался путешественник, его каюта всегда будет «полна непокидающей родины с ее книгами, картинами, письмами и сухими цветами».
Но Александр Грин писал не только о море. Перед Новым годом и грядущим Рождеством обязательно прочитайте своим детям написанную им 30 декабря 1922 года поучительную сказку «Новогодний праздник отца и маленькой дочери». Сказку, наполненную пронзительной любовью — такой, какой она должна быть.