33 года назад, 2 сентября 1990-го, вступила в силу международная Конвенция ООН о правах ребенка после ратификации её первыми двадцатью государствами. К концу 2015 года все 195 стран мира, входящих в ООН (включая страны-наблюдатели — Палестину и Ватикан) подписали Конвенцию. Как и Россия. Хотя три страны-подписанта так ее и не ратифицировали — Сомали, Южный Судан и, как ни удивительно, США. Руководитель экспертно-аналитического управления Патриаршей комиссии по вопросам семьи, защиты материнства и детства Инна Ямбулатова рассказала нам о том, как неверное толкование общечеловеческих ценностей, составляющих основу документа, привело к серьезным перекосам в российской семейной политике, почему ювенальная юстиция угрожает институту семьи и духовно-нравственному воспитанию детей и каким образом можно было бы сегодня решить проблему конфликтов между педагогами и учениками, права которых возвели в ранг исключительных, пойдя на поводу у западных общественных институтов.
— Инна Николаевна, как получилось так, что «интересы ребенка» в нашей стране были в какой-то момент поставлены выше интересов собственно семьи и к чему это привело?
— Проблемы реализации семейной политики, отношений семьи и государства, отношений «внутри» — родителей и детей, лежат в нескольких плоскостях. И прежде всего в религиозно-философской плоскости. Внутрисемейный конфликт между родителями и детьми фактически возникает тогда, когда в семье на место Бога ставится сам ребенок. У нас ребенок, согласно государственной правовой системе, был вынут из семьи, и его права были поставлены выше прав семьи. Его правам был придан статус некой исключительности. И это вызвало серьезные перекосы в семейной политике, которая, несомненно, повлияла и на внутрисемейные отношения. Появилась весьма расплывчатая формулировка «интересы ребенка». Интересы ребенка — жить только в богатой семье, жить только в таком месте, таких условиях, получать образование только здесь. Роль родителей была низведена до эдакой шаблонной экосистемы вокруг ребенка, которую оценивало государство и определяло — можно ли находиться ребенку в этой среде или нет. Расплывчатые формулировки вокруг «ненадлежащего воспитания» породили целый сектор НКО, которые на основании правовых перекосов начали вмешиваться в семью. Есть еще один очень важный аспект — правосубъектность. Ребенка и родителей. Но отсутствует правосубъектность семьи как единого целого организма. Между тем все концепции наших традиционных религий воспринимают семью как нечто единое целое, а вот в области права этого, к сожалению, не произошло. В связи с этим возникла еще одна дилемма — имеют ли родители право выбирать для детей в образовательной системе тот путь, который они считают нужным. Например, домашнее образование, вне программы, которое зачастую показывает более высокие, эффективные показатели, нежели школьное. Многих родителей не устраивает глубокое погружение в цифровой мир посредством регистрации аккаунтов в сомнительных соцсетях. Родители должны иметь право выбирать — как воспитывать ребенка. Должна быть некая семейная автономия. Ее, к сожалению, нет.
— Как учителю поставить на место зарвавшегося подростка, наделенного «законодательным иммунитетом» к наказанию и уверовавшего в эту свою безнаказанность? Что государство и семья должны сделать для защиты авторитета педагога?
— Это вторая проблема, возникающая в данной плоскости, — взаимоотношения ученика и педагога. Когда педагог поставлен в позицию обслуживающего персонала, а права ребенка опять названы эксклюзивными, исключительными. И в этой связи воспитательный компонент просто выпадает — из страха учителя быть обвиненным в том, что он нарушает права, интересы ребенка. Как следствие возникает много конфликтов, когда учителя подвергаются со стороны учеников травле, оскорблениям. Что в этом случае необходимо делать? Правосубъектность всех участников правовых взаимоотношений — педагога, ребенка, семьи, родителей — должна быть оговорена. Права и интересы — вещи совершенно разные. Права и статус педагога должны быть подняты на самый высокий уровень. Каким образом можно было бы сегодня решить проблему конфликтов между педагогами и учениками? Прежде всего увеличением, скажем так, «штрафных санкций» за оскорбление педагога. И ответственность за это должны нести все-таки и родители, которые должным образом не воспитали ребенка, не привили ему уважение к педагогу. Но у нас сегодня за оскорбление, за мат в общественном месте штраф составляет всего от 500 до 1000 рублей. А для подростков он вообще некоторым образом выпадает из-за их неподсудности до 14 лет. Между тем мы видим, как ведут себя многие подростки — вызывающе, нагло. Нужно говорить о том, что вообще проблема воспитания в России очень остро стоит в связи с моделью так называемого атеистического образования. Когда для ребенка вообще не стоит вопрос авторитета — кто является авторитетом? Родители у нас с позиции авторитета сняты, педагог не обладает авторитетностью, ну а Бог… Редко в каких школах сегодня взаимодействие с представителями Русской Православной Церкви в лице священства выстроено на регулярной основе. Чаще всего общения со священниками у детей попросту нет, поэтому и знания скудны.
— К чему привело безоговорочное принятие к исполнению правил построения семейных отношений по западной модели?
— Сложившуюся плачевную ситуацию в сфере реализации государственной семейной политики и установлении отношений между семьями и государством характеризует сегодня большое количество дел по изъятию детей, передаче их в иные семьи, фостерные семьи, как их принято называть на Западе. Мы понимаем, что это зачастую так называемые «коммерческие семьи», у которых под опекой находятся по пять-шесть детей. На слуху случай, который произошел несколько месяцев назад, когда опекун показывал органам опеки фотографии воспитываемого им счастливого ребенка, а на самом деле ребенок уже был убит, причем самим же опекуном. По этому делу идет следствие, грядет суд. Трагических случаев, связанных с детьми под опекой, сегодня достаточно много. В чем причина такой катастрофической ситуации, сложившейся в том числе и в органах опеки и попечительства? Что происходит с нашими семьями, почему такое большое количество протоколов по печальной статье КоАП 5.35 «Неисполнение родителями или иными законными представителями несовершеннолетних обязанностей по содержанию и воспитанию несовершеннолетних»? Дело в том, что вся система, которая сегодня еще продолжает по инерции существовать и реализовываться сложилась в последние 30 лет, когда мы и в образовании, и в здравоохранении безусловно принимали всё, что нам предлагала западная система. И зачастую мы руководствовались не совсем здоровыми инициативами и толкованием комитетов ООН, ЮНИСЕФ. Например, от ЮНИСЕФ нам достался «секспросвет». Автор этой программы уже сидит, а дело его живет — по раннему «секспросвету» в том числе. По инерции мы еще продолжаем двигаться вот в этих заданных трендах, почему-то не решаясь в открытую сказать, что эти подходы надо пересматривать, что допущены существенные ошибки. Они были допущены в том числе и с принятием Семейного кодекса, который не определил правовое положение семьи, не дал ему определения, внес туда размытые или, как принято их называть, «резиновые» поправки, которые подлежат неоднозначному толкованию. Яркий пример — та самая пресловутая статья КоАП 5.35 о ненадлежащем исполнении родительских обязанностей. Понятие «ненадлежащее» не конкретизируется, и отсюда возникает масса желающих трактовать его так, как им вздумается. Бабушка, становясь опекуном подростка, не может ему обеспечить в полной мере условия, которые требуют органы опеки, — например, интернет слабый… И вот только по этой причине бабушке могут не передать ребенка, даже если она единственный опекун. Таких ситуаций сегодня множество.
— То есть нравственную составляющую во главе семейного угла вдруг подменили деньги? В чем вы видите опасность такого «материального» перекоса по отношению к семье?
— Опасная тенденция заключается в том, что мы сегодня видим попытку уравнять родных, кровных родственников и так называемых «профессиональных опекунов», которые претендуют на звание, скажем так, не полностью родителей. Почему эта тенденция опасная? Святейший Патриарх Кирилл неоднократно подчеркивал, что Русская Православная Церковь утверждает приоритет родной кровной семьи перед сторонними опекунами. При этом мы предлагаем опекунам на содержание детей суммы значительно большие, чем родным семьям, многодетным, семьям с усыновленными детьми, что и создает предпосылки для коммерциализации сферы опекунства. Родительские чувства — за деньги. Этот перекос способно устранить принятие закона о едином статусе многодетной семьи, в котором меры социальной поддержки для кровных семей и усыновителей были бы определены на значительно более серьезном уровне, чем для так называемых опекунских семей.
— Есть ли что противопоставить ювенальной системе в России?
— Система так называемой «ювенальной юстиции» в России до конца по западному типу еще не оформлена, но, к сожалению, мы видим тенденцию ее дооформить. Этому сейчас очень серьезно сопротивляется часть родительского сообщества. Русскую Православную Церковь тоже печалят существенные недоработки, которые требуют совершенствования и устранения правовых лакун. Один из основных недостатков системы — ее репрессивный характер. Мы же уверены в том, что система опеки и попечительства должна быть пересмотрена в сторону ее реабилитационности, помощи семье. Как это выглядит на практике? К сожалению, когда семья попадает в трудную жизненную ситуацию, а такие ситуации сегодня нередки, в связи в том числе и с бедностью населения. Вместо того, чтобы оказать полноценную поддержку семье — перекрыть крышу, сделать ремонт или помочь маме справиться, если отец испытывает проблемы с алкоголизмом, употребляет психоактивные вещества, — вместо этого опека сначала наблюдает, потом выписывается протокол «о ненадлежащем воспитании» — один раз, два, ну и потом решается вопрос о лишении родительских прав. Хотя все любят друг друга и дети стремятся остаться в родной семье. И вот здесь, когда требуется протянуть семье руку помощи, вместо этого включается репрессивный механизм — сначала мониторинг, потом репрессия, сначала ограничение в родительских правах — потом лишение. И таких случаев сегодня — масса. И их будет становиться всё больше, потому что СВО отнимает из семей мужчин, они могут погибнуть, а матери не справляются одни, в том числе на фоне горя. И здесь как раз нужно очень пристальное чуткое внимание, прежде всего помощь, а не репрессии.
— Как ювенальный «волк в овечьей шкуре» смог проникнуть в наше общество? И есть ли возможность найти здравый компромисс, в том числе законодательный, между интересами ребенка и интересами семьи?
— В чем причина? Почему так сложилось? За последние 30 лет западные ювенальные инструменты, к сожалению, проникли в наше законодательство (и федеральное, и региональное), у нас появились такие институты, как как «Комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав» и «Органы опеки и попечительства». Комиссия по делам несовершеннолетних рассматривает сложные ситуации, в том числе возникающие с трудными подростками, выписывает протоколы — и над семьей нависает угроза. По итогам нескольких протоколов сведения передаются в органы опеки и попечительства, которые могут ребенка из семьи уже изымать. В данном случае требуется серьезный пересмотр Семейного кодекса. Мы, как и многие другие эксперты в области семейной политики семейного права, настаиваем, чтобы сегодня были пересмотрены вот эти западные вкрапления, которые предусматривают противопоставление прав детей правам родителей. Семья должна рассматриваться как субъект права, а не как объект воздействия на нее. Прежде всего — это автономия семьи, право воспитывать ребенка в религиозных традициях, исторических традициях — совершенно недопустима ситуация, когда ребенок вместе с вами посещает церковные службы, а органы опеки могут посчитать это насилием над ним. Второе — тезис ценностного уровня, который должен быть сегодня отражен в важнейших документах страны. Это принцип добросовестности родительства, и утверждение о том, что лучшее место для ребенка всё-таки семья — семья родная и кровная, дедушки бабушки, дяди, тети, братья, сестры, в том числе и крестные родители. Это и есть то, что мы называем семья или род. Сегодня же мы видим, что тот же расчет доходов семьи исходит из понятий «домовладение», «домохозяйство» и только с 1 января расчет будет построен на понятии «семья» — совместно проживающие близкие родственники. Таких чуждых нам понятий в законодательстве достаточно много. Они возникли на волне внедрения международных нормативно-правовых актов, которые принимались и в Европе, на уровне ООН, и толкований к ним.
— То есть «Конвенция о защите прав ребенка», вступлению в силу которой сегодня исполняется 23 года, по сути своей полезна, но ее смысл извратили последующие неверные толкования западными общественными институтами, которые мы приняли без оглядки на собственные интересы и традиции? Остановить процесс возможно?
— Сами документы, «Декларация о защите прав ребенка» и «Конвенция о защите прав ребенка», — разноуровневые документы, они, на наш взгляд, достаточно хорошие, объективные, крепкие документы, но вот толкования к ним были приняты нашими законодателями почему-то как обязательные к исполнению. После реформы Конституции России, в новой редакции которой дети названы приоритетом политики государственного внимания и установлен примат приоритета российского законодательства над международным, требуется серьезная кропотливая работа. Действенным инструментом, который мог бы остановить ювенальный каток, который идет по нашим семьям, это разработанный Еленой Мизулиной и еще девятью сенаторами законопроект по внесению поправок в Семейный кодекс. К сожалению, несмотря на то, что к мнению Церкви сегодня прислушиваются гораздо серьезнее, чем в предыдущие годы, как и к родительским экспертным сообществам, процесс остановки ювенального катка очень сложный, потому что развернуть сейчас на 180 градусов всю систему — технически очень трудно, но такую работу надо проводить.
— Какие еще причины так называемых трудных жизненных семейных ситуаций существуют, и какие пути выхода из них вы видите?
— Не секрет, что семья находится в такой ситуации в 80% случаев по причине алкоголизма одного или обоих супругов. Это важнейшая причина. В данном случае было бы полезно посмотреть на опыт того же Советского Союза. В чем он заключался? Для того, чтобы семью все же сохранить и вернуть полноту родительской ответственности, возможно, нужно предусмотреть механизм принудительного лечения от зависимости в семьях, где есть дети, исходя из интересов ребенка. Принудительное лечение должно предусматривать на период лечения, реабилитации и социализации родителей обязательный мораторий на всякие попытки пересмотра родительских прав. Никаких ограничений, никаких лишений прав в этот момент быть не должно. Более того, препятствовать общению с ребенком в этот период нельзя, потому что взаимодействие с детьми — важнейший элемент реабилитации родителей.
— Последние пару лет СМИ активно «раскачивают» тему насилия в семье. Ему даже планируется посвятить отдельный закон. Не породит ли он волну очередных перегибов?
— Попытки принять закон о так называемом «семейно-бытовом насилии» предпринимаются постоянно. На наш взгляд, он крайне опасен и отражает всю суть отрицательного отношения Запада к семье, являясь достаточно неудачной калькой с финской ювенальной системы и системы США, где появляются такие «резиновые» нормы, как «психологическое насилие», «социальное насилие». Пусть даже не между, а где-то рядом с понятиями «семья» и «насилие» ни в коем случае не должен проявляться знак «равно». Эта ситуация недопустима, потому что тогда сам факт создания семьи уже становится опасным и для мужчины, и для женщины, которые потенциально могут быть обвинены в той или иной форме насилия. Сложно себе представить, когда вы, например, говорите ребенку, что он слишком долго сидит в компьютере, а он пишет на вас заявление за психологическое насилие, к вам прибывает какая-то непонятная некоммерческая организация, которая заставляет вас воспользоваться ее услугами, якобы по реабилитации. Вы при этом не имеете права отказаться, запускается процесс социально-психологического обследования всех членов семьи, в том числе и детей с 10 лет без согласия родителей. Вот эта система, на наш взгляд, — чудовищная.
— Какие еще законодательные инициативы вы считаете опасными для института семьи?
— По последней информации, в новой версии закона «О профилактике семейно-бытового насилия» планируется уравнять сожительство и зарегистрированный брак, что вообще с точки зрения христианства недопустимо. Это унижает понятие брака, понятие его сакральности, священность отношений между мужчиной и женщиной в семье. Семья, фактически, это последнее наследие рая на земле — это единственное, что нам осталось от рая, о чем постоянно говорит Святейший Патриарх. Как говорил Исаак Сирин еще в седьмом веке, если исчезнет семья, то разрушатся народы и падут государства. Это предостережение о том, что семья — это хрупкая основа мироздания, школа воспитания той жертвенной любви, о которой говорил Христос. Очень важно в сегодняшнем мире стремиться сохранить семью. Всеми силами. Позволять элементам ювенальной юстиции включить в эти отношения еще каких-то третьих лиц очень опасно. Как и то, когда семьи пытаются реестрировать, создавать какие-то списки, делить их по социальному положению, утверждать, что какие-то семьи счастливые, а какие-то несчастливые, создавать лекала счастливой семьи. Вводить какие-то понятия ресурсные, не ресурсные, добросовестные родители, не добросовестные… Вот эти все деления семей по каким-то признакам на какие-то группы — это очень опасная тенденция. Это фактически присваивание качества семье — качественная она или не качественная, можно ей доверить ребенка или нельзя… Этот механизм может быть доведен до абсурда, и мы дойдем до того, что будем решать — можно ли рожать этим людям ребенка или нельзя. А дальше мы фактически придем к стерилизации и выдаче лицензий на роды. Китай, собственно, к этой модели довольно серьезно приближается. Это очень опасно для нас. Поэтому мы должны сегодня приложить все усилия для того, чтобы реализация той реформы, которая была запущена еще в 2004 году, была остановлена. Отношение к семье с репрессивной точки зрения недопустимо. Нужно разворачивать всю модель на помощь и реабилитационность по отношению к семье.